Черная быль

Очки от стронция

На фоне полного и безоговорочного отсутствия информации летчики нашей отдель-ной эскадрильи огневой под-держки стали, пожалуй, наиболее осведомленными людьми не только в Коростене, но и во всей Житомирской области. Информация, правда, стоила дорого. На третий день Чернобыля экипаж майора Игнатьева пошел на реактор с простым якобы заданием – опустить термопару (это такой термометр для экстремальных ситуаций) в очаг возгорания. Есте-ственно, что ни о радиации, ни о мерах по защите от нее тогда даже не догадывались.

Апрель выдался жарким, и потому трое членов экипажа были одеты в хлопчатобумажные «технички». По возвращении начмед эскадрильи догадался измерить радиационный фон вертолета штатным дозиметром. В кабине сей прибор зашкалил. Когда его поднесли к воздухозаборнику турбины, он перегорел. Не сдюжил напряжения – в двигателе, как оказалось впоследствии, радиационный фон составлял 250 (!) бэр. Экипаж разделил бы, наверное, участь пожарных, тушивших реактор вручную, но спасло его то, что лететь пришлось не на банальной «восьмерке», а на боевом Ми-24. Вертолет, называемый в вой-сках «крокодилом», проектировался все-таки с учетом возможного действия в зоне радиоактивного заражения и обладал неплохим бронированным днищем. Тем не менее экипаж исчез на полгода и лечился, по достоверным сведениям, в некоем засекреченном космическом НИИ.

Пока одни боролись с бедой, другие пытались узнать о ней хоть что-нибудь. Граждан-ские службы первые несколько недель вели себя настолько нелепо и противоречиво, что это отзывалось серьезными проблемами со здоровьем населения, не связанными напрямую с радиацией. К примеру, стоило одному из медиков обмолвиться по телевизору, что радиоактивный йод имеет свойство (при дефиците этого элемента в пище) накапливаться в щитовидной железе, как из всех аптек Коростеня исчезла настойка йода. А в больницах незамедлительно прибыло пациентов, этой настойкой отравившихся. Между тем антиструмин, показанный при йоддефицитных состояниях, лежал буквально на каждой полке.

Солдатикам жилось еще сложнее: система субординации и единоначалия вкупе с мерами секретности приводила к тому, что часть военнослужащих подвергалась репрессиям за выполнение своих служебных обязанностей. Другая часть за то же самое получала поощрения. В соседнем с эскадрильей зенитно-ракетном полку солдата, несущего дозиметр, командир готов был просто-таки расстрелять на месте (поскольку имел недвусмысленный приказ гасить панику в зародыше). До расстрелов дело не дошло, но пара-тройка человек на «губе» свое отсидели, причем не за активные действия, а за собственную глупость: написали в письмах домой, как обстоит дело с радиацией и прочими интересными вещами в Житомирской области.

Наши же прапорщики, заслышав диковинное слово «стронций», принялись ходить на службу в темных очках. Народ этот был преимущественно дородный, к тому же обладавший южнославянским типом лица. Поэтому впечатление, что события происходят на съемочной площадке «Крестного отца» Фрэнсиса Копполы, не оставляло автора этих строк до самого дембеля.

Вот самогон и кушали

Житомирской области отчасти «повезло»: первые несколько дней после аварии преобладали ветра юго-западного направления, сносившие облака радиоактивной дряни в сторону Белоруссии. Именно по-этому Коростень в тридцатикилометровую зону не попал. Город заразило несильно, но равномерно. Когда о радиации стало можно говорить, народ встал перед серьезной задачей: то ли вообще воду не пить, поскольку на всех колодцах висели зловещие надписи: «Заражено. Радиация», то ли переходить на потребление других видов жидкости.

Тут необходимо вспомнить, что 1986 год в нашей истории знаменит не только техногенными, но и социальными катастрофами, главной из которых стало «полное искоренение пьянства». В Прикарпатье такую заботу о себе не оценили, поскольку и без того не разменивались на казенный продукт, предпочитая доморощенный. Воду пить нельзя, плоды трудов есть нельзя, стало быть, перегоняем фрукты и ягоды на жидкость. Ее и пьем. Привет от гоголевского Хомы Брута, чей прожект воплотился в жизнь полностью и окончательно. Неизвестно доподлинно, выводит ли алкоголь свободные радикалы из организма. Прикарпат-ский самогон – выводит, что может оценить всякий, читающий эти строки.

Хуже получалось с едой. В июле и августе многие солдаты гарнизона были постоянно задействованы на местном мясокомбинате (мощный был комбинат – площадью и числом работающих побольше ярославского «Агромяса» раза в два с половиной). Практически каждый день с него отбывали (преимущественно в восточном направлении) два-три вагона с говяжьими или свиными тушами. Дальнейшая судьба этого мяса неведома, однако вряд ли речь шла о захоронении: к чему бы тогда было перевозить такое добро в рефрижераторах?

До коров не долетел

Эскадрилью так и не эвакуировали: на новом месте дислокации не был подготовлен аэродром стационарного базирования. К тому же несколько десятков вертолетов в 130 километрах (двадцать минут лету) оказались реальным подспорьем в любой нештатной ситуации. Особенно во время строительства первого, еще весьма не капитального саркофага. Наши вертолеты не сбрасывали на «точку» мешки с песком и реагентами (этим занимался вертолетный полк из Киевского военного округа – как-никак «объект» находился на его территории). Зато именно пилоты эскадрильи фиксировали на кинопленку, как идет строитель-ство саркофага. Случись с «рабочими» вертолетами какая неприятность, этим данным не было бы цены. Однако, слава богу, о серьезных авиакатастрофах на строительстве достоверной информации не было: летали все-таки асы, чей налет по 340 – 480 часов в год (норма для военного летчика в СССР) подкреплялся опытом боевых дей-ствий в Афганистане. И сегодня можно только молиться о том, чтобы ничего подобного не произошло на просторах бывшего Союза.

Чернобыльский ужас все-таки обернулся боевыми потерями для эскадрильи. При этом сама ситуация, когда была потеряна одна машина, более соответствует не героико-патриотическому фильму, а скорее трагикомедии. Дело в том, что в подразделении был один «борт», оснащенный аппаратурой для измерения радиационного фона. И эта самая машина ежедневно совершала облет границы Житомирской области для проведения замеров. Непосвященным такой график вряд ли покажется чем-то невыполнимым. Но летать по одному и тому же маршруту изо дня в день, выполняя, в общем, рутинную работу... У любого «сталинского сокола» психика хрустнет.

Она и отказала: в одно прекрасное августовское утро пилот почувствовал потребность в настоящей учебе и решил на обратном пути отработать несколько боевых приемов управления аппаратом. В качестве потенциального противника было выбрано стадо колхозных коров. Увлекшись выполнением фигур пилотажа, пилот упустил из виду «аэростат заграждения», принявший форму раскидистого дуба, росшего на краю поля. В этот-то дуб Ми-2 и влетел. Штурмана не спасли, летчик, залечив травмы, ответил по закону, а радиометрист (что в общем-то было справедливо) отделался легким испугом.

Сегодня в Житомирской области нормальный радиационный фон. Однако это не значит, что речь идет о хеппи-энде. Генетические последствия просто не могут проявиться на этапе жизни одного поколения. В маленьком житомирском городке Коростене уже нет эскадрильи, о которой шла речь. Есть только саркофаг примерно в ста километрах. И понимание того, как хрупок, в сущности, мир, в котором мы живем. Может быть, оно и станет гарантом того, что «мирный» атом больше не будет показывать свой далеко не добрый норов.