Сохраним человеческий облик

– Отметили 60-летие, засобирался домой. Решил пройтись, постоять на берегу. Там у нас откос, метров двадцать, камни внизу. Какие-то ребята окружили, девушка… Стемнело уже… Припёрли меня к обрыву. «Прыгай, дядя…» Потом не помню ничего. Лежу внизу, как мешок с костями… Если б там ещё камней не было… Девушка сверху говорит: «Купайся, дядя, купайся…» Ушли…

Николай Васильевич Смирнов, замечательный русский писатель, живущий в городе Мышкине, он же известный в Ярославской области журналист-газетчик, почти месяц назад (12 ноября) стал жертвой нападения неизвестных отморозков – об этом «Северный край» написал 4 декабря. Переломы, ушибы, повреждён спинной мозг. Уголовное дело до сих пор не заведено.

– Коля, может, ты кого-то там своими статьями допёк – и с тобой расправились?

– Да вроде нет… Бывало такое раньше – угрожали мне. Но угрожали в открытую, было ясно, кто это… А тут вроде не было повода… Просто хулиганьё… И вроде не местные…

– А в милицию бы сразу?

– Да мы в шоке были все! – вступает Надежда. – Мы не знали, выживет ли он! До милиции ли тут? Мы все как в бреду были в эти дни!.. Ну, приходил милиционер, вопросы задавал, подписывали мы что-то…

– А если б сразу, той же ночью, начали их искать? Нашли бы?

– Думаю, нашли бы… Город-то у нас маленький, все на виду, чужие люди – приметные…

Коля поворачивает разговор на другое, говорит о литературе, о только что вышедшей своей книге, дарит мне её. Я прощаюсь, меня ждут дела.

И только вечером открываю толстый томик «Повестей и рассказов» Николая Смирнова, погружаюсь в непростую вязь его тем и сюжетов.

Назвать этого прозаика «ярославским» – язык не поворачивается. Смирнов – автор куда более высокого уровня, и тот факт, что как писатель он сегодня «не раскручен», лично для меня не значит абсолютно ничего. Многих «раскрученных» и читать-то, честно говоря, не хочется – а в смирновскую прозу погружаешься словно в огненную купель. Ещё лет пять-шесть назад, когда я прочёл его страшную повесть про вора Ваньку Ветрова, понял: у нас, на Ярославской земле, в маленьком Мышкине живёт не просто провинциальный беллетрист, а подлинный художник слова, глубокий знаток народной жизни, писатель-философ со своим собственным, не позаимствованным ни у «патриотов», ни у «либералов» видением мира – видением глубоко трагичным, но и светлым одновременно.

Жутью, нашей исконной русской жутью, где смерть, тюрьма и человеческая подлость ходят в обнимку, несёт от смирновской повести «Василий Нос и Баба-Яга». Её можно начинать читать почти с любого абзаца – она берёт тебя в плен сразу, словно когтистой лапой впиваясь в сердце. Ни грана лжи ни в чём – ни в картинах колымского лагеря, написанных точными ударами писательской кисти, ни в речи героев повести – бурильщиков, воров, убийц, старух, инвалидов, приисковых и сельсоветских начальников. На всю жизнь остаются в памяти и откопанный в вечной мерзлоте тритон, вдруг оживающий и бегущий по раскалённому фиолетовому железу печки-времянки, и промороженные трупы заключённых, грохочущие в щелястых ящиках-гробах, и весельчак-хохол Москаленко, прикидывающийся умалишённым в камере смертников, и груда золотых светящихся черепов в печке у Бабы-Яги, примерещившейся Ваньке Ветрову… Нет, это вам не рисованное голливудское фэнтези и не километры убогой жвачки «а ля рюс» – это настоящая русская проза высокой пробы, с её взлётами к горним высотам и провалами в чёрные бездны духа – это надо читать, глотать взахлёб, как ледяную воду из деревенского колодца в жаркий день…

Повесть «Лихо» вновь погружает читателя в «колымский Китеж», уже ушедший для многих из нас на самое дно памяти, – для нас, но не для автора. Кажется, Смирнов до сих пор способен увидеть своим писательским зрением абсолютно всё, что вмёрзло навсегда в ледяной пласт времени: и спортивный клуб «Гладиатор», устроенный в разорённой церкви Петра и Павла, и дальстроевский золотой прииск, и караулящих друг друга ночью у костерка в тайге – кто раньше уснёт? – лагерного стрелка и зэка-беглеца. Но для писателя важны эти свидетельства времени не сами по себе – это только фон повести, хотя и прописанный скрупулёзно, с вниманием к цвету камня и запаху лесной поляны. Смирнову и нам вместе с ним важно то, что происходит в сердцах его героев. Лёгкость, с которой писатель проникает в эти сокровенные тайники, поражает; иногда кажется, что ему ведомы самые тайные движения души всех этих его «зэка», вчерашних крестьян и мастеровых.

Сюжет повести двоится, клубится, не всегда ясно, в каком времени и в каком срезе бытия движется повествование – то ли всё ещё там, на прииске, то ли уже в «перевёрнутом», обратном времени, где фантастично и жёстоко вершится отмщение каждому за зло, совершённое им во времени обычном, то ли в голове повествователя, который, по воле автора, тоже вмёрз в ледяной пласт русской истории – и судит своих героев, лишь слегка отодвинувшись от них всего на одно поколение. Этот приём позволяет писателю рассмотреть рассказываемую историю «разными глазами», от этого она становится объёмнее; но примечательно, что не «разными сердцами»: нравственная основа едина и для лучших из героев повести, и для «мальчика-повествователя», и для самого автора.

Боюсь ошибиться, но мне кажется, что основная тема Смирнова, главная побудительная причина, породившая его прозу, – судьба русского народа в минувшем веке. Он хочет найти ответ на проклятые вопросы: как так получилось, что стремление осчастливить народ, исповедуемое белинскими и чернышевскими всех мастей, обернулось на деле платонов-ским «котлованом», ГУЛАГом, дальстроевскими ужасами? Чего ждать от русского человека, который, очутившись в камере смертников, тычет соседа ножом перед выходом на расстрел: «Выходи, сука, за меня»? Почему погружена Россия во зло и насыщена кровью, почему разрушается душа-христианка? Что за напасть постигла нашу землю, чем провинились мы перед Богом?

Слова о «земле пожирающей» не проясняют существа дела, это – констатация факта, а не ответ. Бесстрашие мысли, которого не отнять у Смирнова, останавливается, кажется, на подступах к почти чаадаевским ответам, но его дар художника позволяет нам, читателям, всмотреться в тех героев писателя, которые, терпя и страдая, не теряют ни веру, ни душу живу – и лишь клонятся под ветром невзгод, всегда готовые распрямиться.

Можно было бы ещё многое сказать об этой замечательной книге, вышедшей в свет в ярославском издательстве «Канцлер», но оставим читателю возможность самому пережить счастье знакомства с подлинным талантом, с русской прозой высокой пробы. Пожелаем автору скорейшего выздоровления – и новых прекрасных книг.

А ярославской милиции пожелаем внимательнее относиться к людским судьбам. По-человечески понять можно в общем-то всех – и даже тех людей в погонах, которым лень искать совершивших преступление молодых мерзавцев, и тех, кому не нужен в милицей-ской отчётности очередной «висяк»… Но хочется ещё и пожелать им – и всем нам – сохранять человеческий облик, не терять в себе душу живу. Это как раз то, за что ратует в своих книгах Николай Васильевич Смирнов.