* * *
Мне говорила мать моя,
Что в том едином первочасье
Не закричал, родившись, я,
А был в таинственном безгласье.
Мой первый час – не первый крик,
А первый долгий миг молчанья,
Как будто слушал я родник,
Напев нездешнего звучанья.
И мать сказала: «Он умрет»,
Она заплакала невольно.
Но жив, живет певучим тот,
Кто тайну слушал безглагольно.
Не собираемся отбирать его у наших соседей-ивановцев. Но ведь человек жил немного в Ярославле, учился в Демидовском лицее; здесь выпустил в 1890 году первую свою стихотворную книжку и предал ее огню ввиду неудачливости дебюта.
Родился Константин Дмитриевич Бальмонт в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской тогда губернии. Отнюдь не французское начало звучит в его фамилии – такое преломление получила со временем предковская фамильная кличка Баламут.
Вполне баламутно поступил поэт, когда в Москве в горячке семейной ссоры выпрыгнул от своей первой жены с третьего этажа. Хорошо, что остался жив. Однако навсегда обрел «байроновскую» хромоту.
Бальмонт – один из зачинателей русского поэтического символизма. Он стал удивительно музыкальным, возвышенно-мечтательным лириком. Блок назвал его поэтом с утренней душой.
В пору гражданско-классовых столкновений в России надземный романтик вдруг декларативно погрузился в политическую конкретику, стал воспевать пролетарскую революцию. Когда же она победила, то от ее порядков убежал подальше за рубеж.
Жил во Франции, подружился там с Мариной Цветаевой. Еще раньше одним из ближайших его друзей был Максимилиан Волошин.
Много ездил по миру, переводил французских, английских, испанских поэтов. Тосковал о России. Но вернуться не пришлось. Умер в предместье Парижа, там и похоронен.
Благовещенье в Москве
Благовещенье и свет,
Вербы забелели.
Или точно горя нет,
Право, в самом деле?
Благовестие и смех,
Закраснели почки.
И на улицах у всех
Синие цветочки.
Сколько синеньких цветков
Отнято у снега!
Снова мир и свеж и нов,
И повсюду – нега.
Вижу старую Москву
В молодом уборе.
Я смеюсь и я живу –
Солнце в каждом взоре.
От старинного Кремля
Звон плывет волною.
А во рвах живет земля
Молодой травою.
В чуть пробившейся траве
Сон весны и лета.
Благовещенье в Москве –
Это праздник света!
Майя
В темной пещере задумчивый йоги,
Маг-заклинатель, бледней мертвеца,
Что-то шептал, и властительно-строги
Были черты сверхземного лица.
Мантру читал он, святое моленье;
Только прочел – и пред ним, как во сне,
Стали качаться, носиться виденья,
Стали кружиться в ночной тишине.
Тени, и люди, и боги, и звери,
Время, пространство, причина и цель,
Пышность восторга и сумрак потери,
Смерть на мгновенье, и вновь колыбель.
Ткань без предела, картина без рамы,
Сонмы враждебных бесчисленных «я»,
Мрак отпаденья от вечного Брамы,
Ужас мучительный, сон бытия.
К самому небу возносятся горы,
Рушится с гулом утес на утес,
Топот и ропот, мольбы и укоры,
Тысячи быстрых и звонких колес.
Бешено мчатся и люди и боги...
«Майя! О, Майя! Лучистый обман!
Жизнь – для незнающих, призрак – для йоги,
Майя – бездушный немой океан!»
