«Белое солнце» своими глазами

– Всё началось в аэропорту Внуково, где я ждала самолёта в Махачкалу, – вспоминает она. – Я родилась в Махачкале и возвращалась из Москвы, где гостила, домой. Папа с Дона, донской казак, в тридцать седьмом они перебрались туда всем кланом, в войну – лётчик. Маму после окончания Московского медицинского института направили под Сталинград, они познакомились на войне. После Победы он уговорил её ехать в Махачкалу, где были родные, я родилась уже там, училась в русской школе. Русских в тех краях тогда было много.
И вот сижу я в аэропорту, и вдруг ко мне подходит артист Анатолий Кузнецов и, кивнув на какие-то чемоданы, просит «присмотреть вещички». В те годы он уже был довольно популярен, во всяком случае я как любительница кино в лицо его хорошо знала и, конечно, была польщена. Вместе с другими незнакомыми мне людьми он куда-то отошёл, а буквально через несколько минут объявили посадку. Я подождала немного, а потом думаю: неужели стеречь и уже встала, чтобы уходить, а тут он несётся: «Спасибо!»
В самолёте место Анатолия Кузнецова оказалось напротив Наташиного, через проход, и он улыбнулся ей как знакомой. Вскоре она поняла, что летит целая группа киношников и, потихоньку поглядывая на их весёлую шумную компанию, думала: интересно, куда они летят. Не в Махачкалу же, что им там делать. Решила, что в Волгоград, где была посадка. Но в Волгограде они не вышли.
В Махачкале Наташу встречали, и она сразу же поспешила сообщить, что летела с артистами, познакомилась с Анатолием Кузнецовым... И в ответ услышала: действительно, мол, какой-то фильм на барханах снимают.
Барханы – это примерно в часе езды между Махачкалой и Каспийском. Место, как специально для съёмок, на берегу моря и, конечно, на следующий же день Наташа с друзьями была уже там. И в последующие дни они пропадали там тоже. Жара – за тридцать, но все молодые, и всё так интересно.
Первая сцена съёмок, которую они наблюдали, – закопанный Мишулин. Было странно, что в перерывах он ведёт себя как обычный человек. И вообще то, что артисты такие же люди, как все, стало для тихой Махачкалы сногсшибательным открытием. Наташа с подругами удивлялась киношникам в магазине, куда они приходили за кефиром: в моду входили тогда цветные полиэтиленовые пакеты, их привозили из Москвы, покупали задорого, но артисты приходили в магазин не с пакетами, а с сеточками, как большинство махачкалинцев. Находившись по песку, артисты на глазах у всех снимали и вытряхивали носки – без тени смущения, что на разные лады тоже обсуждалось в городе.
Зрителей во время съёмок собиралось по нескольку десятков человек. Одни часами стоически сидели под солнцем, другие купались неподалёку, не упуская из виду происходящее, – для Махачкалы это было, конечно, событием. Наташа видела, как снимали невозмутимых старцев, сидевших на годекане, – такая площадь для стариков была и в Махачкале. Запомнился «гарем» – девушки оттуда так и ходили по городу стайкой. Было заметно, как берегли и опекали во время съёмок Луспекаева с его мучительно больными ногами. Ни Наташа, ни её окружение не знали его как актёра, понятия не имели и о той роли, которую он сыграет в фильме, поэтому не обращали на него никакого внимания. Главный режиссёр фильма Мотыль тоже никого не заинтересовал в городе.
Вообще странно, рассуждает сейчас Наталья Ивановна, как по-разному выглядят жизнь и кино. Очень фотогеничный Анатолий Кузнецов смотрелся вне съёмок весьма заурядно. Ходил заросший, одетый кое-как, не останавливая на себе на улице ничьего взгляда. Наташа знала его по другим фильмам, он был ей симпатичен, но она никогда не считала его своим героем. Вместе со всеми остальными девушками Махачкалы она была очарована главным злодеем, актёром-красавцем Кахи Кавсадзе. Он гарцевал на коне не только по ходу съёмок, но и по улицам Махачкалы после них, повергая в ужас всех махачкалин­ских мам, у которых были взрослые дочери.
Впрочем, всё обошлось благополучно. Съёмочная группа вела себя шумно, отмечала бесконечные дни рождения и другие праздники, не нарушая при этом патриархального уклада города.
Дом Наташи и её родителей стоял напротив гостиницы, где жили актёры. Однажды, преодолев стеснительность, она подошла к Анатолию Кузнецову поздороваться. Он удивился: «А я думал, вы москвичка» и познакомил её со стоящим рядом Спартаком Мишулиным.
Но там были гораздо более интересные и более молодые люди. Её подруга влюбилась в осветителя и как-то попросила Наташу поприсутствовать при их якобы случайной встрече. Во время этой встречи Наталья познакомилась с фотографом съёмочной группы, он стал за ней ухаживать, и какое-то время она смогла наблюдать жизнь киношников изнутри.
– Этот фотограф казался мне самым большим интеллектуалом группы. С его помощью мне в руки попал как-то сценарий фильма – буквально на час. Но текст оказался таким подробным – встал, сел, повернул голову, – что о чём этот фильм, так и осталось непонятно. Девушка я была романтичная, но ничего романтичного в нём обнаружить не смогла.
Сейчас Наталья Ивановна относится к фильму «Белое солнце пустыни» со смешанным чувством. С одной стороны, он – память о родной Махачкале. Зелёном городе с пирамидальными тополями, с сохранившимися между современными домами саклями из самана. С двором, где она выросла, почти сплошь засаженным белой акацией, которую можно было есть, такая она сладкая. С морем в десяти минутах от дома, в шторм волны бились о набережную на высоту третьего этажа.
С другой стороны – это фильм, в котором, когда она его смотрит, никак не может забыть, что всё в нём ненастоящее. Все дома – раскрашенные щиты, в том числе дом Верещагина – почему-то это стало для неё особенно неприятным открытием. Декорации, декорации – что же тут подлинное? Разве только барханы. Да ещё цистерна. Остальное всё бутафорское.
Главный вывод, который Наталья Ивановна для себя сделала: в искусстве, наверное, не нужно заглядывать «за кулисы», чтобы не лишать себя удовольствия. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи...», – правильно сказано.