– Перемены к лучшему, Владимир Александрович, в нашей области есть?
– Как говорят в народе, этих перемен кот наплакал.
– Вот и мы – про то тихое беззаконие, о каком простые смертные на кухнях и в курилках судачат. Но может быть, народ зря грешит на нашу заботливую власть?
– Когда в ход идет такое сильное слово, как «беззаконие», люди под законом понимают все-таки справедливость. И они, думаю, недалеки от истины. Все возвращается на круги своя, и мы по примеру наших дальних предков хотим считать законным то, что справедливо и облечено в форму закона.
– Разве не всегда так было?
– На памяти у нашего поколения хотя бы расстрельная статья в советском законодательстве о «трех колосках». Ни о какой справедливости там речь не шла. Сегодня же, когда люди считают, что у нас что-то «незаконно», они по наитию подразумевают отсутствие справедливости.
– Не правда ли, их можно в этом понять?
– И можно, и нужно. Вот простой пример: оплата коммунальных услуг. Они продолжают дорожать. А политики привычно гонят волну: дескать, тут еще цветочки, а будут и ягодки, когда с нас начнут брать все сто процентов затрат на коммуналку. Но ведь не надо быть аналитиком, дабы видеть, что зарплата, если и растет, то куда медленней тарифов.
Приведу еще пример, пусть и не очень характерный, зато показательный. Воспитание собственного ребенка дает у нас семье льготу – по-моему, что-то около сотни рублей на душу. А если берете на воспитание чужого, то выплата вам причитается в размере прожиточного минимума, а это уже две с половиной – три тысячи рублей. Невольно возникают странные мысли, что воспитывать чужого ребенка для государства и общества важнее, чем своего собственного. Абсурд, да и только.
– Со времен «Кавказской пленницы» каждый ребенок знает, что суд у нас самый гуманный в мире. Способен разрешить по закону и справедливости любую самую сложную ситуацию.
– Ах, если бы действительно было так. Предположим, у соседа сверху прорвало трубы, вашу квартиру залило. Мебель погибла, стены в жутких разводах. Восстановить справедливость вы можете, понятно, только по суду. Заплатить вам должен проштрафившийся сосед. Допустим, потерпевший насчитал ущерба на сумму в двести тысяч рублей, и чтобы подать иск, по закону требуется заплатить десять процентов от этой суммы. Если на книжке у него ничего нет, то где, спрашивается, он деньги возьмет. Ну или вас прилюдно оскорбили и вы хотите восстановить свое честное имя. Свой моральный ущерб оценили вы, допустим, в пятьдесят тысяч рублей.
– Только-то?
– Пусть дороже оценили. Я к тому, что за подачу иска опять-таки нужно платить – при нашем раскладе сумму, примерно вдвое большую, чем официально установленный прожиточный минимум. Вот вам и простая школьная задачка. Сколько человек вынуждены будут в такой ситуации махнуть рукой на подобные высокие материи, как честь и достоинство, если дотягивают до этого минимума заработки лишь четверых из пяти жителей Ярославской области?
– С прожиточным минимумом, кажется, тоже не все так просто.
– Существует несколько методик его расчета. Ученый у себя в кабинете что-то вычислил, законодатель результаты утвердил. А не учли они, не знаю, по какой причине, самого главного – жилья. Лукавство государства в данном случае я усматриваю в том, что оно «не замечает» очевидного: ведь от рождения не у каждого есть свое жилье.
– Да и позже человек по воле обстоятельств может оказаться на улице...
– И это не обязательно выбитые из колеи бомжи. Много молодых людей уходят от родителей, потому что хотят пожить, что называется, «в отвязке» – завести семью, начать карьеру и так далее. Так вот для них прожиточный минимум должен быть примерно вдвое больше, чем у остальных. Ему ведь надо платить за снимаемое жилье.
– А могу ли я, Владимир Александрович, будучи рядовым налогоплательщиком, поинтересоваться, как там в «Белом доме» решают, на что потратить мои небогатые, но честно заработанные рубли?
– Конечно, поинтересоваться можете. Правда, лично я даже и предположить не берусь, какой отклик найдет подобная любознательность. А если серьезно, то ответ на ваш вопрос не будет простым.
– А именно?
– Когда исполнительная власть определит, на что направить бюджетные расходы, то эту ее заботу я назвал бы наиболее прозрачной – такую информацию любая газета печатает. Но чтобы сквозь это «стекло» что-то рассмотреть по существу, нужен хорошо отлаженный глаз.
– У представительной власти в наших краях такой «глаз» имеется?
– Ее зоркость – да, понемногу возрастает. Другой вопрос, хочет ли она, точнее, всегда ли хочет собственной возрастающей зоркостью на благо людей пользоваться. Открытость власти я бы связывал со степенью зрелости общества в целом. Если оно в полном смысле гражданское, то есть независимое от властей, то имеет все необходимое и достаточное, чтобы самые широкие круги населения знали, что делает власть.
– И последний вопрос, Владимир Александрович: как у нас в области защищены права детей?
– Если говорить об органах опеки и попечения, то здесь вроде бы все в порядке. Но есть брошенные дети – те, кто либо сам ушел из семьи, либо от них отказались родители, при том, что лишение их родительских прав юридически не зафиксировано. Как им живется? Мы все перед ними в долгу. Но это, думаю, большая тема для другого разговора.
//Беседовал Юлиан НАДЕЖДИН.
